Ложные представления о разжигании розни и интерпретация антиэкстремизма в правоприменительной практике могут привести к тому, что реальные случаи вражды против общества останутся незамеченными. Такого мнения придерживается директор программ
Школы миротворчества и медиатехнологий в Центральной Азии Инга Сикорская.
Она подготовила публикацию о том, как в Кыргызстане и в мировой практике решаются вопросы с языком ненависти в интернете.
Полемика, которая ведется по-поводу публичных высказываний, квалифицируемых как разжигание розни и борьбы с экстремизмом, указывает не только на расхождение в академических оценках, но и на различие в понимании этих проявлений. Как следствие, это повлияло на сложившуюся практику. В такой ситуации кыргызстанцы еще не раз столкнутся с нелепыми обвинениями, связанными с высказываниями или с выражением своих эмоций (репосты материалов, квалифицируемые как распространение информации, и лайки, которые расцениваются как одобрительное отношение к чему-либо) в медиасфере и интернете.
Существует несколько причин, почему так происходит
1. В местных законах смешаны понятия о разжигании розни и экстремизме
Признаки известной 299-й статьи "Возбуждение национальной (межэтнической), расовой, религиозной или межрегиональной вражды" Уголовного кодекса КР, по которой заводятся дела в том числе и за различные высказывания в интернете, идентично отражены в основных понятиях Закона КР "О противодействии экстремистской деятельности".
В числе прочих деяний, расписанных чрезмерно широко, сюда включены и общеуголовные преступления, направленные на возбуждение расовой, национальной (межэтнической) или религиозной розни, а также социальной розни, и несколько видов публичных высказываний. Этот закон гласит, что такие действия являются экстремизмом.
Подобные антиэкстремистские санкции существуют лишь в России (ст. 282 УК), где на сегодняшний день зафиксировано наибольшее количество обвинений за высказывания в интернете, и в некоторых постсоветских странах (ст. 174 УК в Казахстане, ст. 189 УК в Таджикистане), которые скопировали российский Закон "О противодействии экстремистской деятельности" от 2002 года и применяют его у себя.
В результате внедрилась практика, когда какое-либо публичное противоречивое высказывание на чувствительную тематику может быть квалифицировано как экстремистское. Кроме того, статья, доклад или отчет может быть внесен в список экстремистских материалов наряду с экстремистской литературой запрещенных на территории страны организаций.
Как это произошло в Кыргызстане с некоторыми журналистскими материалами и альтернативными докладами, признанными "экстремистскими, возбуждающими межнациональную вражду", подготовленными правозащитными НПО.
Однако до сих пор непонятно: с чего вдруг возбуждение розни причислено к экстремизму и почему такой антиэкстремизм ограничивает свободу выражения, которая напрямую никак не связана с насилием? Разъяснение условий, по которым граждане могут быть привлечены за разжигание розни, в законе отсутствует.
Такое положение создает почву для "правомерного" подавления инакомыслия и политического несогласия.
Резолюции ООН и ОБСЕ относительно насильственного экстремизма и радикализации, ведущей к терроризму, указывают государствам-членам, что "просто взгляды или убеждения, которые считаются расистскими или экстремистскими, или мирное выражение этих взглядов не должны квалифицироваться как преступления".
Сами по себе "радикализация" и "экстремизм" не должны быть объектом контртеррористических мер, осуществляемых правоохранительными органами, если эти явления не связаны с насилием, и даже радикально настроенные лица или группы, которые не прибегают к преступной деятельности и/или насилию, не подстрекают к ней и не способствуют ей, не должны становиться объектами для системы уголовного права.
Международное право также предостерегает государства от излишних ограничений, которые часто основаны на широкой трактовке понятий "экстремизм" и "терроризм".
2. В мировой практике возбуждение розни и вражды входит в законы о ненависти
Аналоги нашей 299-й статьи существуют во многих европейских странах. Но главное отличие в том, что везде эта статья является частью антидискриминационного законодательства, а не антиэкстремистского. И основным понятием в ней является публичное подстрекательство к ненависти (incitement of hatred). Это понимание базируется на терминологии международного права и четко криминализует высказывания, побуждающие к опасным действиям, а не какие-то интолерантные или негативнооценочные речи, которые при разных субъективных оценках могут лишь казаться разжиганием розни.
Если проанализировать европейские примеры, то можно заметить, что подобные дела там крайне редки. Почему?
Во-первых, международное антидискриминационное законодательство дает широкий набор механизмов, помогающих определить признаки преступлений на почве ненависти, которым может предшествовать публичное подстрекательство.
К примеру, чтобы европейского пользователя привлечь к ответственности за высказывания, ему недостаточно написать пару негативных постов на Facebook про какую-то группу или лайкнуть какой-то провокационный, с точки зрения полиции, контент. Это настолько малозначительно, что следователь такими кейсами просто не заинтересуется.
Да, вероятно, он не одобряет такие действия, но понимает, что тот случайный пользователь не является активистом, целенаправленно разжигающим рознь. Основанием для возбуждения дела в подобной ситуации должен быть, к примеру, выпуск книг на расистскую тематику или ряд публичных выступлений об этом.
Масштабность, умысел и, исходя из этого, степень общественной опасности, достигаемость речей до аудитории с учетом авторитета распространителя предполагаемой розни – вот лишь несколько маркеров, по которым в первую очередь в Европе будут проводиться следственные мероприятия.
И здесь не требуется созывать консилиум каких-то академиков, чтобы они сделали свое научное заключение по тому или иному высказыванию, как это практикуется у нас. Все очень просто.
В законах о ненависти и возбуждении розни работает следующий принцип: если деяние по всем признакам похоже на уголовное, но не представляет существенной общественной опасности, то это не преступление.
Это как ситуация с кражей одного сома. Если человек украл сом, то его не привлекут к уголовной ответственности, хотя факт кражи есть. Но если он украл 10 тысяч, дело будет заведено.
Во-вторых, существуют общественные инструменты по преодолению некриминального языка вражды в публичном дискурсе. Эти практики хорошо работают. Среди таких инструментов - администрирование постов, жалобы на возбуждение ненависти админам на форумах или, например, Facebook, который в рамках своей политики может такие посты удалить или забанить аккаунт.
Кроме того, активность пропагандистов ненависти уравновешена инициативами их оппонентов, формирующих акции социального неодобрения в Сети. Эти оппоненты не какие-то подпольные патрули спецслужб или фабрики троллей, а представители негосударственных структур с активной гражданской позицией, которые своими действиями обеспечивают некий баланс и таким образом стараются потопить разжигание нетерпимости.
Однако мониторинг интернета во многих странах демонстрирует, что Сеть пестрит ксенофобными и дискриминационными высказываниями. А расистский контент групп ненависти в социальных сетях мало отличается от того содержания, которое публикуют на своих страницах националисты в Кыргызстане, России или Казахстане. К этому надо относиться терпимо, ведь в большинстве своем эти высказывания не несут прямой опасности, так как в соответствии с нормами международного права свобода выражения мнения применима не только к информации или идеям, которые благосклонно принимаются или расцениваются как безобидные или нейтральные, но также и к тем, которые оскорбляют, шокируют или беспокоят.
Таковы требования плюрализма, толерантности и либерализма, без которых нет демократического общества.
3. Почему надо учиться новой медиакультуре
Исследования языка вражды, различных нарративов, медиапотребления и экспертизы спорных медиатекстов показывают, что большинство пользователей Кыргызстана, которые попадают в поле зрения спецслужб, следящих за их высказываниями, не принадлежат к среде, идущей на преступления, связанные с возбуждением розни. И когда власти посредством академической экспертизы объясняют им, почему их речь или пост разжигает рознь, они действительно этого не понимают.
Естественно, мы не одобряем их ненавистнические заявления и нетолерантные высказывания, но это не значит, что эти пользователи является отъявленными пропагандистами по разжиганию вражды, конечно, если они не призывают к погромам. Многие люди имеют негативные идеи и мнения, что связано с их уровнем воспитания, культуры и образования, и надо уметь видеть эту разницу. Возможно, что и те, кто их пытается обвинить в распространении провокационных комментариев или заявлений, тоже не до конца понимают, где же эта грань между возбуждением вражды и просто негативнооценочным мнением?
На семинарах, которые я проводила вместе с коллегами для специалистов, которые должны различать такой контент, очень была заметна их потребность в получении этих навыков. Здесь как раз поможет знание элементов новой медиакультуры, куда входит обучение новому сетевому этикету, теории новых коммуникаций, понимание того, как убеждения, символы и эмоции в новом формате влияют на создание, распространение и потребление информации.
Ложные представления о разжигании розни и интерпретация антиэкстремизма в правоприменительной практике могут привести к тому, что реальные случаи вражды против общества останутся незамеченными. Такого мнения придерживается директор программ Школы миротворчества и медиатехнологий в Центральной Азии Инга Сикорская. 
Группа независимого мониторинга,
экспертизы, анализа и образования Школы миротворчества и медиатехнологий в ЦА
оказывает услуги в НКО секторе, проводит консультации, экспертизу тренинги по
вопросам, связанным с медиасферой и публичным дискурсом.
